Вот, глядите, мессиры, что откопалось! Это Лора.

Р О М А Н   П Л А Щ А   И   Ш П А Г И

               ПРОЛОГ
     Слились гроза и полночь воедино -
        Как чет и нечет,
     И влажный шелест листьев тополиных
        Коварно шепчет
     Всегда носить в себе зародыш смуты
        И дерзость вора,
     Послать к чертям последние минуты
        До приговора,
     Обыденность приравнивать к кошмару,
        К спектаклю - ссору,
     Нести как Ватиканскую тиару
        Печать позора,
     Из жизни сделать то, что из сигары -
        Курильщик нервный,
     Скрывая на запястьях след удара
        Жестоких вервий,
     И охранять Ее браслет на пульсе
        Как знак служенья -
     Так лик царя хранит без поврежденья
        Состав эмульсий.
     И, наконец, поняв, что дан и Богу
        Предел терпенья,
     Распять философическую тогу
        Над пораженьем.

     Пробило над Провансом время гроз
        И над Брабантом.
     И растеклись остатки винных грез
        По фолиантам.

            *  *  *
            ФАБУЛА
     Париж, Париж! Чужие лица,
     Письмо, желанье отличиться,
     И обаяние столицы,
     И жажда славы без конца,
     И сон, едва смежишь ресницы:
     Желанье - черт возьми! - добиться
     Иль триумфальной колесницы,
     Или тернового венца.

     Трактиры, заговоры, шпаги,
     Насмешка, первая дуэль,
     Друзья, сообщники, бумаги,
     Случайный взгляд, любовный хмель,
     И ночи на чужом балконе,
     И привкус мяты на губах,
     Дороги, загнанные кони,
     И хохот в винный погребах,
     И долгожданная минута -
     Благодарение небес! -
     Но чей-то личный интерес,
     И чья-то ненависть к кому-то
     Ведут к расшатыванью трона...
     Итак - спасение короны,
     Азарт ухода от погони,
     Сквозная рана, топот, стоны,
     Прощанье, холод медальона,
     Слова любви, прыжок с балкона...

     Последний шанс, последний порох,
     Укрытье, клятва, тайный грот,
     Засада, перестрелка, промах,
     Провал.
          Улыбка.
               Эшафот.

              *  *  *
               ТИПАЖ
     Когда замрут дневные войны,
     Неспешность вечера познав,
     Тогда печально и спокойно
     Заходит в дверь французский граф.

     И, отражаясь в черном взгляде,
     Его осветит пламя свеч:
     Волос каштановые пряди,
     И плащ, спускающийся с плеч.

     И лягут тени старой фреской
     На сумрак темного лица -
     На контур губ, хмельной и резкий,
     На след испанского кольца.

     Когда же кубок свой граненый
     Он выпьет медленно до дна,
     Брабантских кружев белизна
     Лишь подчеркнет определенно,
     Что бледен он, как седина,
     Как простынь, как приговоренный.

     Закрыто сердце на засовы,
     Стекает время на паркет,
     Он никогда не молвит слова,
     Но знает, что спасенных нет
     Под этим небом, чей каприз
     Был так жесток, что нам осталось
     Лишь осмеять свою усталость
     И выстраданный скептицизм.

             *  *  *
     Бегите ради бога, герцогиня:
     Вы узнаны. Подробности потом.
     Все было бы в порядке и поныне,
     Но схвачен этот юноша с письмом.
     Он молится на вас, как на богиню,
     Он любит вас, и - стоит ли о том? -
     Скорей умрет, чем выдаст ваше имя...
     Бегите же. О будущем - потом.

             *  *  *
     - Давай зажжем камин:
     Он скрасит нашу встречу
     И этот сумрак вечный
     Прогонит, может быть.
     Попробуем забыть,
     Что осень нас не лечит:
     Прильнул к перчатке кречет,
     И терпко пахнет тмин.

     - Король загнал коня,
     А всем его клевретам
     Их алые береты
     Засыпала листва.
     Промокли рукава,
     Мешают пистолеты,
     А то, Антуанетта,
     Я обнял бы тебя...

     Сыреют за окном
     Кладбищенские дроги,
     Твой плащ измят с дороги,
     Твой воротник в крови...
     Не все ли мне равно?
     Ты знаешь слишком много.
     Ты жив - и слава богу.
     Жизнь стоила любви.

                *  *  *
     Захлебнуться дождями? Немыслимо.
     Кто сказал, что на свете есть смерть?
     Просто осень осыпалась листьями,
     Чтобы стылую землю согреть.

     Кто назвал безрассудство нелепостью,
     Не достоен ни песен, ни слов -
     Перестали вы быть вашей светлостью,
     Но смакуете горечь от снов,
     Что пропитаны сладостным ядом
     Пенных кружев во мраке карет.
     Опьяненный каким листопадом,
     Потеряли вы алый берет?

     Кто ласкал ваши тонкие волосы,
     О бессмертной любви говоря,
     Хрупкий мальчик с надтреснутым голосом,
     Вечный паж сентября?

                *  *  *

                 РАЗВЯЗКА
      И вот он вновь стоит перед престолом
      Не Божьего - но все-таки суда:
      Здесь тоже жизнь зависима от Слова,
      И в этот раз им будет слово "Да."
      Но слово не звучит - и в том беда.
      Опасная и старая игра -
      Палач и жертва: кто кого нагонит?
      Мрачнеет прокурор, судейский стонет -
      Ему не по себе -  давно пора
      До плахи доиграться иль костра,
      А если нет - он честь суда уронит.
      Но медлит суд.
      И только писарь помнит,
      Как бледный человек позавчера
      Здесь с нервной саркастической усмешкой
      Расстегивал надушенный колет,
      Как долго и, к несчастью, безуспешно
      Пытались с гордых губ сорвать ответ,
      Как крошечный судейский, вжавшись в стену
      Все время отвести старался взгляд,
      Как кардинал презрительно-надменный
      Вдруг пошатнулся, побледнев, назад;
      Как повинуясь резкости движений
      Руки его - вершителя судеб -
      Оборвалась серебряная цепь,
      И крест упал на тронные ступени...
      А писарь вытер выступивший пот.

      Идет игра с успехом переменным,
      Читатель ждет развязки вдохновенно,
      И смерть стоит с улыбкой у ворот.
               *  *  *

             ЭПИЛОГ
       Граф Святая-Тревога!
       Глухо рана болит,
       И клубится дорога
       Под ударом копыт.

       Граф Святая-Тревога,
       Ночь безмерно длинна.
       Я отстал? Ненадолго -
       Сорвались стремена.

       Граф Святая-Тревога,
       Путь ваш верен, как рок.
       Нет, я с вами, я только
       Потерял свой клинок.

       Граф Святая-Тревога!
      ,Я бледнею?.. О нет -
       Я вам верен, я только
       Потерял пистолет.

       Граф Святая-Тревога!
       Сжало холодом грудь,
       Но осталось немного -
       Доберусь как-нибудь.

       Граф Святая-Тревога,
       С вами мне по пути,
       Но врагов слишком много,
       А друзей не найти.

       Граф Святая-Тревога,
       Конь мой падает в снег...
       Не судите же строго
       И - прощайте навек.
                              _1988 - 1990
           *  *  *

И еще сэр Редьярд - тоже, по-моему, в нашем духе:

ПЕСНЬ МЕРТВЫХ  Перевод  Н. Голя

Разносится песнь мертвых - над Севером, где впотьмах
Все смотрят в сторону Полюса те, кто канул во льдах.

Разносится песнь мертвых - над Югом, где взвыл суховей,
Где динго скулит, обнюхивая скелеты людей и коней.

Разносится песнь мертвых - над Востоком, где средь лиан
Громко буйвол шкает из лужи и в джунглях вопит павиан.

Разносится песнь мертвых - над Западом, в лживых снегах,
Где стали останки на каждой стоянке добычей росомах, -

              Ныне  слушайте песнь мертвых!

                            I

Мы так жадно мечтали! Из городов, задыхающихся от людей,
Нас, изжаждавшихся, звал горизонт, обещая сотни путей.
Мы видели их, мы слышали их, пути на краю земли,
И вела нас Сила превыше земных, и иначе мы не могли.
Как олень убегает от стада прочь, не разбирая пути,
Уходили мы, веря, как дети, в то, что сумеем дойти.
Убывала еда, убегала вода, но жизнь убивала быстрей,
Мы ложились, и нас баюкала смерть, как баюкает ночь детей.
Здесь мы лежим: в барханах, в степях, в болотах среди гнилья,
Чтоб дорогу нашли по костям сыновья, как по вехам, шли сыновья!
По костям, как по вехам! Поля Земли удобрили мы для вас,
И взойдет посев, и настанет час - и настанет цветенья час!
По костям! Мы заждались у наших могил, у потерянных нами дорог
Властной поступи ваших  хозяйских ног, грома тысяч сыновьих
                                                       сапог.
По костям, как по вехам! Засеяли мир мы костями из края в край -
Так кому же еще, как не вам, сыновья, смертоносный снять урожай?

             ...И Дрейк добрался до мыса Горн,
             И Англия стала империей.
             Тогда наш оплот воздвигся из вод,
             Неведомых вод, невиданных волн.
             (И Англия стала империей!)

            Наш вольный приют даст братьям приют
            И днем, и глубокой ночью.
            Рискуй, голытьба, - на карте судьба,
            Не встретились там, так встретимся тут.
            (Днем или поздней ночью!)

            Да будет так! Мы залогом тому,
            Что было сказано здесь.
            Покинув свой дом, мы лучший найдем,
            Дорога зовет, и грусть ни к чему.
            (И этим сказано все!)

                       II

Наше море кормили мы тысячи лет
И поныне кормим собой,
Хоть любая волна давно солона
И солон морской прибой:
Кровь англичан пьет океан
Веками - и все не сыт.
Если жизнью надо платить за власть -
Господи, счет покрыт!

Поднимает здесь любой прилив
Доски умерших кораблей,
Оставляет здесь любой отлив
Мертвецов на сырой земле -
Выплывают они на прибрежный песок
Из глухих пропастей дна.
Если жизнью надо платить за власть -
Господи, жизнью платить за власть! -
Мы заплатили сполна!

Нам кормить наше море тысячи лет
И в грядущем, как в старину.
Нам, давным-давно пошедшим на дно,
Или вам, идущим ко дну,-
Всем лежать средь снастей своих кораблей,
Средь останков своих бригантин.
Если жизнью надо платить за власть -
Господи, жизнью платить за власть,
Господи, собственной жизнью за власть! -
Каждый из нас властелин!

Сэр Редьярд - опять и снова:)

СТИХИ  О ТРЕХ КОТИКОЛОВАХ   Перевод В. и М. Гаспаровых

                В японских землях, где горят
                    бумажные фонари,
                У Бладстрит Джо на всех языках
                    болтают и пьют до зари.
                Над городом веет портовый шум,
                    и не скажешь бризу, не дуй!
                От Иокогамы уходит отлив,
                    на буй бросая буй.
                А в харчевне Циско вновь и вновь
                    говорят сквозь водочный дух
                Про скрытый  бой у скрытых скал,
                Где шел "Сполох" и "Балтику" гнал,
                    а "Штральзунд" стоял против двух.

Свинцом  и сталью подтвержден, закон Сибири скор.
Не смейте котиков стрелять у русских Командор!
Где хмурое море ползет в залив меж береговых кряжей,
Где бродит голубой песец, там матки ведут голышей.
Ярясь от похоти, секачи ревут до сентября,
А после неведомой тропой уходят опять в моря.
Скалы голы, звери черны, льдом покрылась мель,
И пазори играют в ночи, пока шумит метель.
Ломая айсберги, лед круша, слышит угрюмый бог,
Как плачет лис и северный вихрь трубит в свой снежный рог.
Но бабы любят щеголять и платят без помех,
И вот браконьеры из года в год идут по запретный мех.
Японец медведя русского рвет, и британец не хуже рвет,
Но даст американец-вор им сто очков вперед.

Под русским флагом шел "Сполох", а звездный лежал в запас,
И вместо пушки труба через борт - пугнуть врага в добрый час.
(Они давно известны всем - "Балтика", "Штральзунд", "Сполох",
Они триедины, как сам Господь, и надо петь о всех трех.)
Сегодня "Балтика" впереди - команда котиков бьет,
И котик, чуя смертный час, в отчаянье ревет.
Пятнадцать тысяч отменных шкур - ей-богу, куш не плох,
Но, выставив пушкой трубу через борт, из тумана  вышел "Сполох".
Горько бросить корабль и груз - пусть забирает черт! -
Но горше плестись на верную смерть во Владивостокский порт
Забывши стыд, как кролик в кусты, "Балтика" скрыла снасть,
И со "Сполоха" лодки идут, чтоб краденое красть.
Но не успели они забрать и часть добычи с земли,
Как крейсер, бел, как будто мел, увидели вдали:
На фоке плещет трехцветный флаг, нацелен пушечный ствол,
От соли была труба бела, но дым из нее не шел.

Некогда было травить якоря - да и канат-то плох,
И, канат обрубив, прямо в отлив гусем летит "Сполох".
(Ибо русский закон суров - лучше пуле подставить грудь,
Чем заживо кости сгноить в рудниках, где роют свинец и ртуть)
"Сполох" не проплыл и полных двух миль, и не было залпа вслед;
Вдруг шкипер хлопнул себя по бедру и рявкнул в белый свет:
"Нас взяли на пушку, поймали на блеф - или я не Том Холл!
Здесь вор у вора дубинку украл и вора вор провел!
Нам платит деньги Орегон, а мачты ставит Мэн,
Но нынче нас прибрал к рукам собака Рубен Пэн!
Он шхуну смолил, он шхуну белил, за пушки сошли два бревна,
Но знаю я "Штральзунд" его наизусть - по обводам это она!
Встречались раз в Балтиморе мы, нас с ним дважды  видал Бостон,
Но на Командоры в свой худший день явился сегодня он -
В тот день, когда решился он отсюда нам дать отбой,-
С липовыми пушками, с брезентовою трубой!
Летим же скорей за "Балтикой", спешим назад во весь дух,
И пусть сыграет Рубен Пэн - в одиночку против двух!"

И загудел морской сигнал, завыл браконьерский рог,
И мрачную "Балтику" воротил, что в тумане шла на восток.
Вслепую ползли обратно в залив меж водоворотов и скал,
И вот услыхали: скрежещет цепь - "Штральзунд" якорь свой выбирал.
И бросили зов, ничком у бортов, с ружьями на прицел.
"Будешь сражаться, Рубен Пэн, или начнем раздел?"

Осклабился в смехе Рубен Пэн, достав свежевальный нож
"Да, шкуру отдам и шкуру сдеру - вот  вам мой дележ!
Шесть тысяч в Иеддо я везу товаров меховых,
А божий закон и людской закон - не северней сороковых!
Ступайте с миром в пустые моря - нечего было лезть!
За вас, так и быть, буду котиков брать, сколько их ни на есть".

Затворы щелкнули  в ответ, пальцы легли на курки -
Но складками добрый пополз туман на безжалостные зрачки.
По невидимой цели гремел огонь, схватка была слепа,
Не птичьей дробью котиков бьют - от бортов летела щепа.
Свинцовый  туман нависал пластом, тяжелела его синева -
Но на "Балтике" было убито три и на "Штральзунде" два.
Увидишь, как, где скрылся враг, коль не видно собственных рук?
Но, услышав стон, угадав, где он, били они на звук.
Кто Господа звал, кто Господа клял, кто Деву, кто черта молил -
Но из тумана удар наугад обоих навек мирил.
На взводе ухо, на взводе глаз, рот скважиной на лице,
Дуло на борт, ноги в упор, чтобы не сбить прицел.
А когда затихала пальба на миг - руль скрипел в тишине,
И каждый думал  "Если вздохну - первая пуля мне".
И вот они услыхали хрип - он шел, туман скребя, -
То насмерть раненный Рубен Пэн оплакивал себя.

"Прилив пройдет сквозь Фанди Рейс, проплещет налегке,
А я не пройду, не увижу следов на темном сыром песке.
И не увижу я волны, и тралеров, тронутых ей,
И не увижу в проливе огней на мачтах кораблей.
Гибель мою в морском бою, увы, я нынче нашел,
Но есть божий закон и людской закон, и вздернут тебя, Том Холл!"

Том Холл стоял, опершись на брус: "Ты сам твердить привык:
Божий закон и людской закон - не северней сороковых!
Предстань теперь пред божий суд - тебе и это честь!
А я утешу твоих вдов, сколько их ни на есть".

Но заговоренное ружье вслепую со "Штральзунда" бьет,
И сквозь мутный туман разрывной жакан ударил Тома в живот.
И ухватился Том Холл за шкот, и всем телом повис на нем,
Уронивши с губ: "Подожди  меня, Руб, - нас дьявол зовет вдвоем.
Дьявол вместе зовет нас, Руб, на убойное поле зовет,
И пред Господом Гнева предстанем мы, как котик-голыш предстает.
Ребята, бросьте ружья к чертям, было время счеты свести.
Мы отвоевали свое. Дайте нам уйти!
Эй, на корме, прекратить огонь! "Балтика", задний ход!
Все вы подряд отправитесь в ад, но мы с Рубом пройдем вперед!"

Качались суда, струилась вода, клубился туманный кров,
И было слышно, как капала кровь, но не было слышно слов.
И было слышно, как борта терлись шов о шов,
Скула к скуле во влажной мгле, но не было слышно слов.
Испуская дух, крикнул Рубен Пэн: "Затем ли я тридцать лет
Море пахал, чтобы встретить смерть во мгле, где просвета нет?
Проклятье той работе морской, что мне давала хлеб,-
Я смерть вместо хлеба от моря беру, но зачем же конец мой  слеп?
Чертов туман! Хоть бы ветер дохнул сдуть у меня с груди
Облачный пар, чтобы я сумел увидеть синь впереди!"

И добрый туман отозвался на крик: как парус, лопнул по шву,
И открылись котики на камнях и солнечный блеск на плаву.
Из серебряной мглы шли  стальные валы на серый уклон песков,
И туману вслед в наставший свет три команды бледнели с бортов.
И красной радугой била кровь, пузырясь по палубам вширь,
И золото гильз среди мертвецов стучало о планширь,
И качка едва ворочала тяжесть недвижных тел,-
И увидели вдруг дела своих рук все, как им бог велел.

Легкий бриз в парусах повис между высоких рей,
Но никто не стоял там, где штурвал, легли три судна в дрейф.
И Рубен в последний раз захрипел хрипом уже чужим.
"Уже отошел? - спросил Том Холл. - Пора и мне за ним".
Глаза налились свинцовым сном и по дальнему дому тоской,
И он твердил, как твердят в бреду, зажимая рану рукой:

"Западный ветер, недобрый гость, солнце сдувает в ночь.
Красные палубы отмыть, шкуры  грузить - и  прочь!
"Балтика", "Штральзунд" и "Сполох", шкуры делить на троих!
Вы увидите землю и Толстый Мыс, но Том не увидит их.

На земле и в морях он погряз в грехах, черен был его путь,
Но дело швах, после долгих вахт он хочет лечь и уснуть.
Ползти  он готов из моря трудов, просоленный до души,-
На убойное поле ляжет он, куда идут голыши.
Плывите на запад, а после на юг - не я штурвал кручу!
И пусть есиварские девки за Тома поставят свечу.
И пусть не привяжут мне груз к ногам, не бросят тонуть в волнах -
На отмели заройте меня, как Беринга, в песках.
А рядом пусть ляжет Рубен Пэн - он честно дрался, ей-ей, -
И нас оставьте поговорить о грехах наших прошлых дней!.."

   Ход наугад, лот вперехват, без солнца в небесах.
   Из тьмы во тьму, по одному, как Беринг - на парусах.
   Путь будет прост лишь при свете звезд для опытных пловцов:
   С норда на вест, где Западный Крест, и курс на Близнецов.
   Свет этих вех ясен для всех, а браконьерам вдвойне
   В пору, когда секачи ведут стаю среди камней.
   В небо торос, брызги до звезд, черных китов плеск,
   Котик  ревет - сумерки рвет, кроет ледовый треск.
   Мчит  ураган, и снежный буран воет русской пургой -
   Георгий Святой с одной стороны и Павел Святой - с другой!
   Так в шквалах плывет охотничий флот вдали от берегов,
   Где браконьеры из года в год идут на опасный лов.

                А в Иокогаме сквозь чад твердят,
                     сквозь водочный дух вслух
                Про скрытый бой у скрытых скал,
                Где шел "Сполох" и "Балтику" гнал,
                     а "Штральзунд" стоял против двух.

Леди, пишите на aiv@yandex.ru - поделюсь идеей, может, и воплотим... ухохот, сама смеялась... Есть у меня, кстати, повестушки в старинном духе, можно тоже фильмец забабахать - думаю, выйдет неплохо, тьфу-тьфу-тьфу...

СЕРЕНАДА

   Я возьму бандуру, я возьму волынку,
   Покурю немного, выйду на тропинку.
   Я отправлюсь к замку, тихо напевая.
   Там моя принцесса плачет, вышивая.
   
   Преклоню колени тут же под балконом,
   Выдам серенаду пополам со стоном:
   Выйди, моя леди, сжалься над поэтом!
   Видишь - я страдаю и пою при этом.
   
   Знаю, твой папаша - деспот феодальный.
   Он не понимает страсти сексуальной.
   Знаю, что скорбишь ты в тереме постылом.
   Излечить кручину будет мне по силам.
   
   Я сонет намедни сочинил любовный,
   Отразил в нем сердца стук не очень ровный.
   Эта аритмия жизнь мою калечит.
   Коль не отзовешься - вовсе изувечит.
   
   О моя мадонна, плюнь на предрассудки!
   Бог нам отпускает жалкие минутки.
   Надо провести их с максимальным толком,
   Не бродить по свету одиноким волком.
   
   Я по струнам вдарю, вкладывая душу...
   Не боюсь я папы, я пред ним не струшу!
   Мол, люблю, папаша, и на этом точка!
   Вишь, без мужа чахнет, усыхает дочка!
   
   Я не князь, не герцог - рыцарь я обычный,
   Но рассудок здрав мой и вполне практичный.
   Мне приданных ваших вовсе бы не надо -
   Для меня супруга - высшая награда!
   
   Но, коль что дадите - драться я не стану,
   Хоть и равнодушен к полному карману.
   Деньги развращают - это всем известно,
   Но без них, однако, жить неинтересно.
   
   Госпожа, миледи, фройляйн, сеньорита,
   Почему так долго дверь твоя закрыта?
   Видишь, на коленях инструмент терзаю?
   По ночам в мечтаньях я тебя лобзаю.
   
   Сплю и только вижу я твою фигуру!
   Ну, отреагируй на мою бандуру,
   На мою волынку, подмигни в окошко!
   Я пойму, я умный, подожду немножко.
   
   Господи, помилуй! Папа на балконе!
   К бегству мне склониться или к обороне?
   Лучше, право, дернуть, привести подмогу...
   Я вернусь, родная, я вернусь, ей-богу

(с)  Жуков Дмитрий Леонидович

Не помню, кидала это или нет...

Память

Не в седле - в лучшем случае, на колесах.
Двадцать лет как ношу трость взамен меча я.
За спиной меня щеголь - пушок под носом -
И брюзгой, и песочницей величает.

Будь твой гнев трижды праведен и уместен-
Но для сих вертопрахов смешон и дик ты.
Говорили мы: «Выйдем на поле чести!»,
А они: «Не нарушить ли нам эдикты?»

Всё, что было до них, заросло травою,
И Жарнака им не отличить от Аккры...
Мне с холста улыбается юный воин,
А из зеркала смотрит мешок подагры.

Узловатой худою рукой, как шпагу,
Я сжимаю перо. Углубляюсь в память,
Словно в сад запущенный. На бумаге
Оживает прошлое - чтобы кануть

В шкап, как в склеп: мемуары теперь не в моде,
Нам пора с иллюзиями расстаться.
И в Писании сказано: всё проходит.
Но ведь, черт возьми, что-то должно остаться!

И останется: видный в особом свете
Знак на ломкой бумаге - листа, креста ли?
Блеклый лик «Неизвестного» на портрете.
В антикварном - клинок вороненой стали...

Вспоминаем классику. На этот раз - английскую.
Роберт Браунинг, Монолог в испанском монастыре. Не знаю, чей перевод, давно читала, воспроизвожу по памяти:) Забавная весчь!

Хрр… плетется враг мой лютый…
Если ненависти взрыв
Убивает – почему ты,
Мерзкий брат Лаврентий, жив?

«Ах, кусты подрезать надо,
Ах, пора полить цветы…»
Пусть иссохнут в бездне ада
Твой проклятый сад, и ты!

С ним за трапезой мы рядом.
“Salve tibi!” – и опять
пристает он с этим садом:
«Ждать дождя, иль вёдра ждать?

Есть питательность в маслине,
вредоносна спорынья,
Как петрушка по-латыни,
Как по-гречески свинья?»

Гляньте, как скоблим мы плошку,
Как мы кружку трем дресвой,
Как мы начищаем ложку,
Убираем в шкафчик свой,

Чтобы не коснулась скверна
Драгоценных наших уст…
Кажется, померз – и верно!
Хи-хи-хи! – Жасминный куст!

Как он чужд соблазнам мира,
Как безгрешен! Но когда
Каталина и Эльвира
Бьют вальками у пруда,

Он, распутник, пялит бельма
На мельканье круглых плеч…
Только хитрая он шельма:
Жду-пожду – не подстеречь!

Нож и вилку он не сложит
после трапезы крестом -
Видно, бес его тревожит,
истинной нет веры в нем!

Я, назло всем арианам,
в троице ища оплот,
Кружку пью с питьем медвяным
в три глотка - он залпом пьет!

Дыни он сажал когда-то –
Ну и вырастил, вот смех:
Две – одну к столу аббата,
И по ломтику на всех.

Есть в Послании Галатам
Место, глянешь – кинет в жар:
Грешникам сулит завзятым
Двадцать девять страшных кар.

Целишь в рай ты после смерти?
Врешь, брат, я тебя хитрей –
Будешь в адской круговерти
Ты крутиться, манихей!

Или так поймаю тонко:
Мной укрыта в тюфяке
Непристойная книжонка
На французском языке.

Подложу ее растяпе
Я под сливы в решето,
Глядь – и в дьявольской он лапе,
и не знает сам, за что!

Или так: душой своею
подкуплю я сатану,
А свернет врагу он шею –
От уплаты увильну!

Звон к вечерне… Ах, вербена,
Гордость главная твоя?
Палкой, палкой… Gratia plena,
Ave Virgo… Хрр… Свинья.
:dub

Отредактировано M-lle d'Artagnan (2007-04-25 20:44:31)

Олег Ладыженский

Иерусалимский сонет

Я не узнал тебя, Иерусалим.
Две первых буквы слив в едином вздохе,
Твой древний рот жевал ломоть эпохи,
Насквозь его слезами просолив,

Но я был чужд. Как небу чужд залив,
В единой синеве лелея похоть,
А не любовь. Так ствол, поросший мохом,
Нимало не похож на свежий лист.

Ты не хотел спуститься, я – подняться,
Подозревая в вечности обман,
Боясь судьбой случайно поменяться –

Но почему теперь ночами снятся
Дневной жарой сожженный Гефсиман
И девочка с винтовкой "М-16"?

И опять, господа, вспоминаем классику - право же, она того стоит!

Николай Гумилев.

Средневековье (1916)

Прошел патруль, стуча мечами,
Дурной монах прокрался к милой.
Над островерхими домами
Неведомое опочило.

Но мы спокойны, мы поспорим
Со стражами господня гнева,
И пахнет звездами и морем
Твой плащ широкий, Женевьева.

Ты помнишь ли, как перед нами
Встал храм, чернеющий во мраке,
Над сумрачными алтарями
Горели огненные знаки.

Торжественный, гранитнокрылый,
Он охранял наш город сонный,
В нем пели молоты и пилы,
В ночи работали масоны.

Слова их скупы и случайны,
Но взоры ясны и упрямы,
Им древние открыты тайны,
Как строить каменные храмы.

Поцеловав порог узорный,
Свершив коленопреклоненье,
Мы попросили так покорно
Тебе и мне благословенья.

Великий мастер с нивелиром
Стоял средь грохота и гула
И прошептал: "Идите с миром,
Мы побеждаем Вельзевула".

Пока они живут на свете,
Творят закон святого сева,
Мы смело можем быть как дети,
Любить друг друга, Женевьева.

Гвардейская застольная:

Застольная.

Горит стена, заполнен ров
Кровавыми телами,
И рвется клич из пьяных ртов,
Взлетая над шлемами.
Мы грабим винные склады,
Кто выжил тот и весел,
А кто не выжил тот увы-
У дьявола меж чресел

Припев:
Тюра-лура-лу-ра-лу-ра
Мне фальшион в бою загнуло
Иди сынок и будь отважен
Ты в Королевской страже

Костлявая несет мешок,
Чтоб всех захапать сразу.
Засунем ей его меж ног –
Проваливай зараза.
Наш Капитан – он злой мужик.
Клином своим подденет,
За капюшон тебя и в миг-
Разует и разденет.

Припев:
Тюра-лура-лу-ра-лу-ра
Тряси её – она струхнула
Не дрейфь сынок, мы ей покажем
Ты в Королевской страже

Поймешь ты старая карга,
Что к нам теперь соваться-
Без денег, жрачки и пойлА-
Нестоит и стараться.
Дак пейте смелые мужи-
Похмелье не помеха-
Гвардейцы мы – а смерти нет,
Такая вот потеха.

Припев:
Тюра-лура-лу-ра-лу-ра
Плесни еще, пока не сдуло
И с нами пой, мы всем расскажем,
Как пьют Гвардейцы стражи

Самовосхваление:

Братец Дэн.

Наш капеллан лихой монах
По прозвищу кувалда.
Писал украдкой альманах,
Что есть добро - что правда.
И как любил он говорить,
По части похуденья-
Худеешь? Значит, пригласи меня на разговенье.
Пускался в пьяный танец он,
Размахивая кружкой.
И Гвардии застольный хор,
Подхватывали дружно:

Припев:
Если ты купишь добрый эль-
То выпьешь ты только эль.
А если ты купишь добрый меч,
Сломаешь ты только меч.
Фалера-лерала-ла-ла
Ларела-ла-ла, ларела-ла-рела-ла

Вот как - то раз в казарму к ним,
Епископ мимоходом.
Собравши паству, говорил,
Про грех хмельной утробы.
Мол, братец Дэн залил винца
В залитое уж брюхо.
Во имя Сына и Отца,
Ну и Святого Духа
Мол, кровь Христову он отдал,
На праздные пирушки.
И душу дьяволу продал-
От пяток до макушки.
Припев:

А капеллан не уследил,
В словах сиих блаженства.
И кружку он об лоб разбил-
Его Преосвященства.
С тех самых пор наш братец Дэн,
Завел другую кружку.
Епископ новый промеж дел,
Заходит на пирушку.
И вместе с Гвардией они,
За славный Гроб Господень.
Пируя все без счета дни,
Горланят и сегодня.

Припев:

Пехота:

Пехота

1.Опять как будто свыше,                                                 
   Знакомый голос слышу –
   Он говорит, что все пройдет.
   Все беды в землю канут,
   Укроются туманом,
   Да только все наоборот.

   Еще сильнее прошлым,
   Мой разум растревожен.
   Еще сильней его шаги.
   Еще больнее будет,
   Шагают строем люди –
   Уже не люди, а враги….

Припев:

   Мама…приведи мне капеллана
   Искалечен я судьбой….
   Ни мертвый, ни живой
   Поседевший от горя
   Мама не пускай меня в пехоту –
   Путь пехоте на восток,
   Где выжженный песок
   А жрать так охота -
   Мне и злому небу над моей головой

2.Как ядра память скачет
   Где тот безусый мальчик?
   От черных мыслей вдалеке.
   В учебе не отличник,
   За то уже привычно-
   Лежит оружие в руке…

   Вот он примерил латы
   Вот он оправил котту,
   Любуясь в зеркало собой.
   Видали доброхота?
   Он хочет быть в пехоте
   Он хочет быть в пехоте?
   Он хочет быть в пехоте!

Припев:

3.Теперь солдат удачи,
   От горя чуть не плачет.
   Над этой чертовой войной.
   Вся кота в бурых пятнах
   В нос долбит трупный запах..
   Врага штандарт над головой

   Да где же мое солнце?
   Да что ж оно не светит?
   Над этой проклятой страной…
   Где вместо утра вечер-
   Он будет длиться вечно…
   Он будет длиться вечно?
   Он будет длиться вечно!
 

Припев:

4.Тугого лука выстрел
   Чуть шевельнулись листья..
   Над ароматною рекой…
   Как будто даггер в ножны,
   Спускался осторожно
   Чужой, заоблачный покой…

   Сквозь мертвечины запах,
   Прозрачный дождик капал..
   На отражение его…
   Вот он примерил латы,
   Вот он оправил котту…
   Уже оправил котту?
   Уже оправил котту..

Припев:
   Боже!
   Со вмятой в шаппель рожей,
   Я стою перед тобой –
   Еще чуть – чуть живой
   Так уставший от горя.
   Боже не верни меня в пехоту
   Путь пехоты на восток –
   Где выжженный песок…
   А жрать так охота -
   Мне и злому небу над моей головой

ГОСУДАРЬ.

Что ты душу мне тревожишь,
Как по камушкам вода.
Мы не грабили прохожих,
Но сжигали города.

Кто то ходит в позолоте,
Кто то пьет из серебра.
Мы любили быть другими,
Нас сжигали на кострах.

Кто то в хриплом рога пенье,
Слышит праздник иль беду.
Чьи то земли в запустенье,
Рвут штандарты на ветру.

Твой народ устал скитаться,
От беды к беде как встарь.
Кинь же клич и может статься,
Мы услышим Государь.

Припев:
Вот это праздник,в одни ворота.
А с эшафотом повезло.
Дак не пеняй на палача-такая у него работа.
Такое ремесло.

Кудри помнят тихий лепет,
Королевы молодой.
Крик судьбы,как лани трепет,
Что подстреляна тобой.

Как усталою колонной,
Гвардия брела к шатрам
На щите поверх попоны
Твой наследник умирал

И победы пряный запах,
Был замешан на вине.
И Ланкастер в битых латах
Меч протягивал тебе.

Сколь досадлива оплошность
Что вина не поднесли-
Так найди в себе возможность
Улыбнуться из петли.

Припев:
Вот это праздник,в одни ворота.
А с эшафотом повезло.
Дак не пеняй на палача-такая у него работа.
Такое ремесло.

Отредактировано RatCatcher (2007-07-04 22:36:08)

Ника Батхен

Крестоносцы у стен Венеции

Контур храма явился в полдень,
Белый купол в седой дали.
Боже правый, то Гроб Господень!
Неужели? Ура! Дошли!!!
Не стыдясь живота пустого,
Рваной юбки, худых лаптей,
Полз последний поход крестовый —
Десять тысяч святых детей.
Где бретон…, где британский говор,
Где немецкий чудной басок,
Итальянский потешный гонор,
И латинский сухой песок.
Орифламма в руках девчонки —
Златостенный Ерусалим.
Отче наш, для чего нам четки?
Мы молитвы шагами длим.
Выбирая глухие тропы
Корку хлеба зажав в горсти,
По полям, по пыли Европы
Мы идем, чтоб тебя спасти.
Море ляжет под ноги пухом,
Гибкой веткой поникнет сталь.
Царство божье для сильных духом,
Кроме тех, кто в пути отстал
Или спит на чужой землице.
Остальным и вино и хлеб.
Римский папа начнет молиться,
Белый агнец придет во хлев.
Валом рыба повалит в сети,
Станет девой любая *****.
И никто ни за что на свете
Не посмеет тебя распять!
…Спелой гроздью повисло знамя,
Солнце шпарит поверх голов
И архангел парит над нами,
Будто Гамельнский крысолов.

07.01

И еще: (не помню, кидала это, или нет?)

Баллада Сен-Жан-Де-Акр
Эльдому

Отзвенели базинеты, переплавили мортиры,
Тихо вымерли на полках Достоевский и Бальзак.
В шевальятнике бездомной однокомнатной квартиры
Предпоследний крестоносец собирает свой рюкзак.
На окраине востока, под осадой апельсинов
Пестрых шапочек и четок, свежепойманных тунцов,
Не удержится на стенах дядя Шимон Палестинов,
Отшумит Сен-Жан-Де-Акр и падет в конце концов.
И тогда наступит полночь, а утра уже не светит.
Девять всадников промчатся по проспектам и шоссе.
И спасутся только двое на обкуренном корвете
Что ловили Атлантиду по волнам, не там, где все.
Новый мир они построят, ролевой и непопсовый,
Заведут свою Тортугу, Гималаи и Сион.
Легче сна доспех джиновый, меч гудит струной басовой,
Предпоследний крестоносец занимает бастион.
Под огнями и камнями день и ночь стоит на страже,
Ясноглаз и непреклонен, никогда не подшофе.
Судным днем его утешит и впотьмах обнимет даже
Пожилая Дульцинея из соседнего кафе.
Ночь качает у причала рыболовные корыта,
Ветхий парус ловит ветер, сон идет неодолим.
…Короли и орифламмы, белый камень бьют копыта,
Кто мечтает Гроб Господень, тот возьмет Ерусалим...
Перед богом все убоги, перед смертью все едины.
Может завтра сядем рядом, в небесах или в аду…
Помяните добрым словом паладина Палестины,
Крестоносца Иванова, предпоследнего в ряду.

12.03

дю Вентре - продолжение:)

11. Веселый бернардинец.

Господь наш воду обратил вином
Не для того, чтоб пересохла глотка!
Когда-то Ной... Пойдем со мной, красотка!
Но почему все ходит ходуном?

Молитесь, дети, Господу... Te Deum!
Сгинь, ведьма! Ты не девка, ты - суккуб!
Брат Франсуа, ты вечно пьян и глуп.
Пей, да спасет тебя Святая дева!

Пойдем, Сюзон! Твой страх, моя овечка, -
Ни Богу кочерга, ни черту свечка:
Твои грехи я отпустил давно...

Жениться не велят христову брату? -
Не надо! Хватит нам мирян женатых!
...А дьявол - в уксус превратил вино...

12. Сумерки.

Прощальные лучи кладет закат
На розовеющие черепицы;
Еще блестит сквозь сумерки река,
А в переулках полутьма клубится.

Лазурь небес лиловый шелк сменил,
И угасают блики в стеклах алых,
На баллюстрады Нотр-Дам взгляни,
На каменное кружево порталов:

Там пробудились мудрые химеры!
В оскале хитром обнажив клыки,
Они глядят на город в дымке серой,
От любопытства свесив языки...

И впрямь, занятно поколенье наше:
Король - смешон, шут королевский -
страшен...

14. Benedictus (благодарственная молитва).

Благодарю тебя, Создатель мой,
За то, что под задорным галльским солнцем
(Под самой легкомысленной звездой!)
Родился я поэтом и гасконцем!

За страсть к Свободе, за судьбы стремнины,
За герб дворянский, за плевки врагов,
За поцелуи женские, за вина,
И за мое неверие в богов,

За мой язык французский, злой и сочный,
За рифм неиссякающий источник, -
Твои дары пошли поэту впрок!

Мне на земле не скучно, слава Богу, -
Неплохо ты снабдил меня в дорогу!
Одно забыл: наполнить кошелек.

16. Mea Culpa (моя вина).

Чтоб в рай попасть мне - множество помех:
Лень, гордость, ненависть, чревоугодье,
Любовь к тебе и - самый тяжкий грех -
Неутолимая любовь к Свободе.

Ленив я. Каюсь: здесь моя вина.
Горд. Где найти смиренье дворянину?
Как обойтись французу без вина,
Когда он пил на собственных крестинах?

Любить врагов? Об этом умолчу!
С рожденья не умел. И не жалею.
В любви к тебе признаться? Не хочу:
Тебе признайся - будешь мучить злее.

Отречься от Свободы? Ну уж нет:
Пусть лучше в пекле жарится поэт!

17. Лавры.

Когда актер, слюной со сцены брызжа
И петуха пуская на верхах,
Вентре читает - смех берет и страх:
Как я талант свой глупый ненавижу!

Когда восторженно мне шепчут вслед
Забытые поклонниками дамы:
"Взгляни, ma chere, - Вентре! Ну да,
тот самый...
Красавец, правда? но увы, поэт!"

Или король потреплет по плечу:
"Любовник муз!" - что делать мне? Молчу
Со стиснутыми в бешенстве зубами.

"Стихи, стихам, стихами, для стихов..."
Побрал бы черт всех этих знатоков!
Меня давно тошнит от них... стихами.

18. Мой гороскоп.

Мне недоступен ход светил небесных -
Я тайны звездочетов не постиг.
И в черной магии я ни бельмеса,
И даже белых не читаю книг.

Гадать на пальцах - не в моей натуре.
И если вдруг подскажет гороскоп,
Что на Земле произойдет потоп,
Когда к Тельцу приблизится Меркурий, -

Не стану гоготать, как римский гусь,
Ни сна, ни аппетита не лишусь,
Не откажусь и от спиртных напитков:

Зачем считать созвездья в небесах?
На что мне тексты обветшалых свитков?
Свою судьбу прочту - в твоих глазах.

19. Синяя страна.

Когда-нибудь все брошу и уеду -
По свету Синюю страну искать,
Где нету ни солдат, ни людоедов,
Где никого не надо убивать.

Там не найдешь евангелий и библий,
И ни придворных нет, ни королей.
Попы там от безденежья погибли,
Зато Вентре в почете и Рабле.

Там в реках не вода течет, а вина;
На ветках - жареные каплуны
Висят, как яблоки... Париж покину,
Но не найду нигде такой страны!

А если б и нашел... вздыхаю с грустью:
Французов и ослов туда не пустят!

20. Накануне.

Над Францией - предгрозовая тишь...
Что будет? Голод, мор, война, холера?
Над бездною качается Париж -
Так на волнах качается галера:

Уключин скрип, усталых весел всплеск,
И монотонно-горестное пенье
Галерников, прикованных к сиденьям,
И моря нестерпимо знойный блеск...

Надежды нет: с плавучею тюрьмой
Рабы навек повенчаны Судьбой
И с ней погибнут - нет пути иного!

...Вот так и я погибну, мой Париж:
Утонешь ли в крови или сгоришь -
Я телом и душой к тебе прикован!

23. Напрасный труд.

Бог сто веков наводит свой порядок:
Послал потоп, на ранги разделил
Господ и чернь, непьющих и кутил,
Завел чертей и ангелов отряды -
Порядка все ж никак не водворил:

Воруют все, кинжалом сводят счеты,
Принц с девкой спит, с маркизою - пастух,
Империями правят идиоты,
Попы жиреют, мрут в нужде сироты,
И Господа ругают хамы вслух.

...Когда дворцы и церкви будут срыты,
Порядок водворится - без господ:
Давно подозревает мой народ,
Что лучше быть не набожным, но сытым.

26. Обет.

Замок тяжелый на сердце повешу,
Запру на ключ рой мыслей и страстей.
Все, чем был счастлив я, все, чем был грешен,
Укрою в тайниках души своей.

Без клятв - к чему слова? - кинжал из ножен!
Тверди варфоломеевский урок!
Пусть не уймется гневный твой клинок,
Пока ты жив, а враг не уничтожен!

Сломил кинжал - хватай с дороги камень,
Рази врага прадедовской пращой,
Колом, зубами, голыми руками
И, обезумев, бешеной слюной.

...Мечты, любовь и все, что мне любезно,
Замкну на ключ. И ключ закину в бездну.

30. Ночные тени.

Во мраке факел чертит дымный след.
Шаги слышны: солдат прошел дозором.
О камень гулко звякает мушкет.
Звонок вдали. И тихо. Полночь скоро.

Храни Господь от королевских слуг,
Храни от молодцов прево проворных!
Пусть не уйти мне от загробных мук -
Уйти б хоть от ворон в сутанах черных!

Куда идти? Эдикт - на всех заставах,
Слепые окна - на запорах ржавых.
Отряд, вооруженный до зубов...

Всю ночь по городу брожу тревожно,
И следом - Смерть, товарищ мой дорожный,
Торопится в истоптанных сабо.

Вентре - продолжение:)

32. Прокаженный.

Дырявый плащ, засаленная шляпа,
Круг на плече с гусиной красной лапой...
Услышав стук трещотки роковой,
В испуге сторонится даже нищий.
Нет ни ночлега в деревнях, ни пищи...
Кем заклеймен ты - Богом? Сатаной?

...Пророк ли, прокаженный ли, поэт -
Анафема! Эдикт! Вердикт! Запрет!

- Эй, берегись: Вентре еще на воле!
В костер его! Злодей опасно болен:
Стихами подстрекает к мятежу!

...Гляжу на плащ с гусиной лапой красной:
И впрямь, я прокаженного опасней -
Всю Францию трещоткой разбужу!

33. В Бастилии.

Паук-судья мне паутину вьет.
В ушах не умолкает гул набата...
Молиться? Не поможет мне Распятый:
Заутра я взойду на эшафот.

Не рано ли поэту умирать?
Еще не все написано, пропето!
Хотя б еще одним блеснуть сонетом -
И больше никогда не брать пера...       [пера не брать???]

Король, судья, палач и Бог - глухи.
Вчера кюре мне отпустил грехи,
Топор на площади добавит "Amen".

Умрет Вентре. Но и король умрет!
Его проклятьем помянет народ,
Как я при жизни поминал стихами.

35. Morituri te salutant.

("Обреченные на смерть приветствуют тебя" - приветствие гладиаторов Цезарю)

Орел парит над бурею бессильной;
Не сокрушить морским валам гранит:
Так мысль моя над Смертью и Бастильей
Презрительное мужество хранит.

Ты лаврами победными увенчан:
В глухую ночь, под колокольный звон
Ты убивал детей и слабых женщин,
Но я тобой, Король, не побежден!

Я не умру. Моим стихам мятежным
Чужд Смерти страх и не нужны надежды -
Ты мне смешон, с тюрьмой и топором!

Что когти филина - орлиным крыльям?
Мои сонеты ты казнить бессилен.
Дрожи, тиран, перед моим пером!

36. Агриппе д'Обинье.

Я знаю, что далек от совершенства,
На три ноги хромает мой Пегас.
Свои жемчужины, как духовенство,
У мертвецов заимствую подчас.

Когда мое перо усталым скрипом
Подхлестывает бесталанный стих,
Я утешаюсь тем, что ты, Агриппа,
Воруешь рифмы даже у живых.

Пожнешь ты лавры, нагуляешь жир...
Помрешь (дай Бог, скорей бы!) - скажет мир:
"Писал бездарно. И подох без блеска".

Я ж кончу, видимо, под топором,
Но скажут внуки: "Молодец, Гийом! -
И жил талантливо, и помер с треском!"

37. Последнее письмо.

Маркизе Л.

Меня любить - ведь это сущий ад:
Принять мои ошибки и сомненья,
И от самой себя не знать спасенья,
Испив моих противоречий яд...

Далекая моя, кинь трезвый взгляд
На те неповторимые мгновенья -
Опомнись! И предай меня забвенью,
Как долг твой и любовь моя велят.

Не знать друзей, терпеть и день и ночь
Тоску разлуки, зря томясь и мучась, -
Зачем тебе такая злая участь?

О как бы я желал тебе помочь,
Сказав, что мой сонет - лишь жест Пилата!
Но - я в гробу: отсюда нет возврата.

39. Жизнь.

Взлетать все выше в солнечное небо
На золотых Икаровых крылах
И, пораженному стрелою Феба,
Стремительно обрушиваться в прах.

Познать предел паденья и позора,
На дне чернейшей бездны изнывать, -
Но в гордой злобе крылья вновь ковать
И Смерть встречать непримиримым взором...

Пред чем отступит мужество твое,
О, Человек, - бессильный и отважный,
Титан - и червь?! Какой гоним ты жаждой,
Какая сила в мускулах поет?

- Все это жизнь. Приняв ее однажды,
Я до конца сражаюсь за нее.

40. В изгнание.

Осенний ветер шевелит устало
Насквозь промокший парус корабля.
А ночь темна, как совесть кардинала, -
Не различишь матроса у руля.

Далеко где-то за кормой - земля.
Скрип мачт, как эхо арестантских жалоб.
Наутро Дуврские седые скалы
Напомнят мне про милость короля...

О, Франция, прощай! Прости поэта!
В изгнание несет меня волна.
На небесах - ни признака рассвета,
И ночь глухим отчаяньем полна.

Но я вернусь!... А если не придется -
Мой гневный стих во Францию вернется!

44. Бессонница.

Маркизе Л.

Мороз начистил лунный диск до блеска,
Рассыпал искры снег по мостовым.
Проснется Вестминстер совсем седым,
А львы у Темзы - в серебристых фесках.

Святого Павла разукрасил иней,
Преобразил трущобы в замки фей.
Немые силуэты кораблей
Окутаны вуалью мглисто-синей.

Биг-Бен спросонья полночь пробубнил -
Я все бродил по пристани в печали,
Рассеянно сметая снег с перил...

Я неминуемо замерз бы там,
Когда бы кровь мою не согревали
Любовь к тебе - и ненависть к врагам.

49. Зверинец.

Завел меня мой шкипер в цирк бродячий.
Глазея в клетки, я зевал до плача.
"Вот кобра. Ядовитей не сыскать!"
- А ты слыхал про королеву-мать?

"Вот страус. Не летает, всех боится".
- Таков удел не только данной птицы.
"Узрев опасность, прячет нос в песок".
- И в этом он, увы, не одинок!

"Вот крокодил, противная персона:
Хитер и жаден." - Вроде д'Алансона...
"Гиена. Свирепеет с каждым днем!"
- А ты знаком с французским королем?

Пойдем домой! Напрасно день потерян.
Поверь мне: в Лувре - вот где нынче звери!

50. В изгнании.

Огонь в камине, бросив алый блик,
Совсем по-зимнему пятная стены,
Трепещет меж поленьев - злобный, пленный.
И он к своей неволе не привык.

Во Франции - весна, и каждый куст
Расцвел и пахнет трепетным апрелем.
А здесь в апреле - сырость подземелья,
Мир вымочен дождем, и нем, и пуст...

Лишь капель стук по черепицам крыши
Звучит в ночи. И сердце бьется тише -
Смерть кажется желаннейшим из благ...

Нет, не блеснуть уж вдохновенной одой:
Родник души забит пустой породой.
...И лишь рука сжимается в кулак.

52. Ноктюрн.

Маркизе Л.

Прости, что я так холоден с тобой, -
Все тот же я, быть может, - суше, строже.
Гоним по свету мачехой-судьбой,
Я столько видел, я так много прожил!

Казалось - рушится земная твердь,
Над Францией справляют волки тризну...
Порой, как милость, призывал я смерть -
За что и кем приговорен я к жизни?!

...Когда забудут слово "гугенот"
И выветрится вонь папистской дряни,
Когда гиена Карл в гробу сгниет
И кровь французов литься перестанет, -

Тогда я снова стану сам собой.
Прости, что я так холоден с тобой.

55. Четыре слова.

Четыре слова я запомнил с детства,
К ним рифмы первые искал свои,
О них мне ветер пел и соловьи -
Мне их дала моя Гасконь в наследство...

Любимой их шептал я как признанье,
Как вызов - их бросал в лицо врагам.
За них я шел в Бастилию, в изгнанье,
Их, как молитву, шлю родным брегам.

В скитаниях, без родины и крова,
Как Дон Кихот, смешон и одинок,
Пера сломив иззубренный клинок,
В свой гордый герб впишу четыре слова,

На смертном ложе повторю их вновь:
Свобода. Франция. Вино. Любовь.

56. Судьба моих посланий.

Маркизе Л.

Всю ночь Вы в Лувре. Не смыкали глаз:
Бурэ, гавот... Проснетесь лишь в двенадцать.
А в два - виконт! ("Доретта, одеваться!")
Как я бешусь, как я ревную Вас!

Потом, едва простившись со счастливцем,
За секретер: в передней стряпчий ждет,
Кюре и кружевница (та - не в счет) -
До вечера поток визитов длится.

А там - пора на бал. Садясь в карету,
Вдруг вспомните: "А где ж письмо поэта?
Когда прочту? Ни времени, ни сил!.."

Письмо!.. Ваш рыжий кот, согнувши спину,
Найдя комок бумаги у камина,
На дело мой сонет употребил!

57. Казнь шевалье Бонифаса де Ла-Моль.

Народная толпа на Гревском поле
Глядит, не шевелясь и не дыша,
Как по ступеням скачет, словно шар,
Отрубленная голова Ла-Моля...

Палач не смог согнать с нее улыбку!
Я видел, как веселый Бонифас,
Насвистывая, шел походкой гибкой,
Прощаясь взглядом с парой скорбных глаз.

Одна любовь! Все прочее - химера.
Друзья? - предатели! Где честь, где вера?
Нет - лучше смерть, чем рабство и позор!

...Вот мне бы так: шутя взойдя на плаху,
Дать исповеднику пинка с размаху
И - голову подставить под топор!

61. Пепелище.

Неубранное поле под дождем,
Вдали - ветряк с недвижными крылами.
Сгоревший дом с разбитыми глазами,
Ребенок мертвый во дворе пустом...

Ни звука, ни души. Один лишь ворон
Кружит над трубами. Бродячий пес
Меж мокрых кирпичей крадется вором.
Забытый аркебуз травой зарос...

Все выжжено. Все пусто. Все мертво.
Чей путь руинами села украшен?
Кто здесь прошел - паписты? Или наши?

Как страшен вид несчастья твоего,
О Франция! Ты вся в дыму развалин.
Твои же сыновья тебя распяли...

62. Живой ручей.

Маркизе Л.

В сухих песках, в безжизненной пустыне
Из недр земли чудесный бьет родник.
Как счастлив тот, кто жадным ртом приник
К его струе, к его прохладе синей!
И смерти нет, и старости не знают,
Где трав ковер волшебный ключ ласкает...

Песком тоски, пустынею без края,
Извечной Агасферовой тропой
Бреду, гоним ветрами и судьбой.
К твоим губам прильну - и воскресаю.

Но горе мне! Испив нектар бессмертных,
Я, как Тантал, не знаю забытья:
Живой ручей, Любви источник светлый!
Чем больше пью, тем больше жажду я!

63. Dum spiro...

("Пока дышу". Из Овидия: "Dum spiro, spero" - "Пока дышу - надеюсь")

To lady T.V.L.

Пока из рук не выбито оружье,
Пока дышать и мыслить суждено,
Я не разбавлю влагой равнодушья
Моих сонетов терпкое вино.

Не для того гранил я рифмы гневом
И в сердца кровь макал свое перо,
Чтоб Луврским модным львам и старым девам
Ласкали слух рулады сладких строф!

В дни пыток и костров, в глухие годы,
Мой гневный стих был совестью народа,
Был петушиным криком на заре.

Плачу векам ценой мятежной жизни
За счастье - быть певцом своей Отчизны,
За право - быть Гийомом дю Вентре.

65. Старый ворчун.

Люблю тайком прохожих наблюдать я
И выносить им желчный приговор...
Вот эта дама, скромно пряча взор,
Куда спешит? - К любовнику в объятья!

Ханжа-монах, прижав к груди распятье,
В кабак идет, а вовсе не в собор.
Проворно улепетывает вор,
И вслед ему торговка шлет проклятья.

Вон девушка с повадкою весталки
Спешит за справкой к своднице-гадалке:
"Мадонна! Отчего растет живот?!"

А вот несчастный юноша бредет -
Так нехотя, ну словно из-под палки:
Не то к венцу, не то на эшафот.

67. Отпущение грехов.

Нотр-Дам де Шартр! Услышав твой набат,
Склонив колено в набожном смиренье,
Целую перст аббату. Но аббат
Глаголет: "Сын мой, нет тебе прощенья!

В твоих глазах я вижу Сатану,
Твой рот - немая проповедь разврата,
И весь твой лик - хвалебный гимн вину.
Нет, этот лоб не целовать аббату!"

О горе мне! Неужто не смогу я
Святейшего добиться поцелуя
И, грешник непрощенный, ввергнусь в ад?!

Но, слава Господу, есть выход дивный:
Когда тебе лицо мое противно,
Святой отец, - целуй мой чистый зад!