Разжалование и взыскания. Когда рыцарь оказывался виновным в измене, вероломствеили в другом каком-либо преступлении, которое влекло за собой разжалованиеи смертную казнь или изгнание, тогда без отговорок собирались двадцатьили тридцать рыцарей или оруженосцев и в присутствии их обвиняли преступногорыцаря в предательстве, коварстве, вероломстве или в другом каком-либоважном и ужасном преступлении. Этот созыв производился герольдмейстеромили герольдом. Он объяснял дело, излагал подробности .и называл свидетелей.

Созванные на судилище рыцари совещались и, если обвиненныйбыл осужден на смерть или изгнание, то в приговоре говорилось, что он преждебудет разжалован.

Для приведения такого приговора в исполнение строили наплощади два помоста или эшафота; на одном заседали рыцари и оруженосцыи суды вместе с герольдмейстерами, герольдами и их помощниками; надругой взводили осужденного рыцаря в полном вооружении, ставили еголицом к судьям, а перед ним воздвигали столб, на который вешали его опрокинутыйщит.. Справа и слева обвиненного садились в полном облачении двенадцатьсвященников. Многочисленная толпа присутствовала при этой печальнойцеремонии, которая тем более возбуждала любопытство народа, всегдажадного до зрелищ, что она бывала реже других. Когда все было готово,герольды читали во всеуслышание приговор судей. Затем священникиначинали петь похоронные псалмы; после каждого псалма наставало молчание:с осужденного постепенно снимали доспех за доспехом, начиная со шлема,пока совсем не обезоружат. Каждый раз при этом герольды громко восклицали:«Это шлем, это цепь, это меч и т. д. коварного и вероломного рыцаря!» Полукафтанье(lа cotte d'armes) разрывали в лоскуты. Разжалование оканчивалось тем,что щит раздробляли молотом на три части.

Потом священники вставали и над головой рыцаря пели 108псалом Давида, в котором, между прочим, заключается следующее:

»Да будут дни его кратки, и достоинство его да получит другой;дети его да будут сиротами, жена его вдовой; пусть дети его скитаются,и просят, и ищут хлеба вне своих опустошенных жилищ; пусть заимодавецзахватит все, что он имеет, и все труды его разграбят чужие; да не будетпродолжающего любовь к нему, и да не будет милующего детей его; потомкиего да будут на погибель; в другом роде да изгладится имя их; беззакониеотцов его да будет воспомянуто у Господа, и грех матери его да не изгладится;да будут всегда пред Господом, и да истребит Он память их на земле за то,что он не помнил делать милость, преследовал человека страждущего ибедного, и огорченному в сердце искал смерти; любил он проклятие, пустьоно и постигнет его; не желал благословения, пусть оно удалится от него;да облечется проклятием, как ризой, и оно проникнет, как вода, вo внутренностьего, и как елей в кости его; да будет оно ему, как одежда, в которую он одевается,и как пояс, которым всегда опоясывается».

По окончании пения герольдмейстер или герольд три раза спрашивалимя разжалованного; помощник герольда (poursuivant d'armes), став позадивиновного и держа над его головой чашу чистой воды, называл его по имени,прозвищу и поместью; вопрошавший тотчас же возражал, что он ошибается,что тот, кого он назвал - коварный и вероломный изменник, и для убеждениятолпы в истине своих слов, громко спрашивал у судей их мнение; старейшийтакже громким голосом отвечал, что приговором присутствующих рыцарейи оруженосцев постановлено, что изменник, названный помощником герольда,не достоин рыцарского звания и что за злодеяния свои он разжалован иосужден на смерть.

После этого герольдмейстер выливал осужденному на головуполную чашу теплой воды, которую подавал ему помощник герольда. Затемсудьи вставали со своих мест, переодевались в траурное платье и шлив церковь. Разжалованного также сводили с эшафота, но не по ступенькам,а по веревке, привязанной ему под мышками; клали его на носилки, переносилив церковь под покровом, и священники отпевали его, как бы умершего.«Так церковь, благословляя витязя на подвиг чести, наказывала и клялаего за то, что он не исполнил данного им торжественного обета»1.

По окончании церемонии разжалованный сдавался королевскомусудье, а потом палачу, если суд приговорил его к смерти. Когда вся церемониякончалась, герольдмейстер и герольды объявляли детей и потомство разжалованного«подлыми, лишенными дворянства и недостойными носить оружие и участвоватьв воинских играх, на турнирах и на придворных собраниях под страхом обнаженияи наказания розгами, как людей низкого происхождения, рожденных отошельмованного судом отца».2

Такое осуждение, сопровождавшееся пышной и печальной погребальнойобрядностью, действовало на умы глубоко и благодетельно. Впрочем; подобныецеремонии бывали редко и присуждались только за тягчайшие преступления.Что же касается не столь важных проступков, в которых рыцари могли провиниться,то они наказывались не так строго: наказание выбирали и соразмерялисо степенью вины. Так например, щит провинившегося рыцаря привязывалик позорному столбу опрокинутым с обозначением преступления, потомстирали со щита герб или какие-нибудь части герба, рисовали символыбесчестия и, наконец, ломали его.

Рыцаря-хвастуна, который многим величался и не исполнялсвоих обязанностей, наказывали так: на щите укорачивали правую сторонуглавы герба.

Кто бесчестно и хладнокровно убивал военнопленного, томуукорачивали главу герба, округляя ее снизу.

Если рыцарь лгал, льстил, или, чтобы втянуть своего государяв войну, делал ложные донесения, то в наказание главу герба покрываликрасным, стирая бывшие там знаки.

Кто безрассудно и дерзко бросался в бой с неприятелем и темпричинял потерю или бесчестие своим, того наказывали тем, что внизугерба рисовали толчею.

Когда рыцарь был уличен в пьянстве или лжесвидетельстве, наобеих сторонах герба рисовали две черные мошны.

Герб труса был замаран с левой стороны.

Кто не держал данного слова, тому в центре герба рисоваликрасный четырехугольник.

Когда рыцарь, подозреваемый в преступлении, бывал побежденна поединке, долженствовавшем доказать его невинность, или бывал убити умирая сознавался, что он виноват, то officiers d'armes с позором клалиего на черную плетеную решетку или привязывали к хвосту кобылы, потомотдавали его палачу, а тот бросал его в помойную яму. Опрокинутый егощит привязывали на три дня к позорному столбу, потом всенародно еголомали, а полукафтанье (cotte d'armes) раздирали в лоскуты.

Победителю же, напротив, оказывали почести король, королеваи все придворные; с большим триумфом водили его по городу; трубачи, барабанщикивместе с герольдмейстерами и герольдами шли впереди, неся оружие, которымон победил врага, его султан, его знамя и хоругвь с изображением его ангела.2

Если преступление было небольшое, то officiers d'armes, по приказаниюгосударя, уничтожали в гербе какой-нибудь знак.

Вот пример: в царствование Людовика Святого Жан д'Авень(Jean d'Avesne), один из сыновей от первого брака графини фландрской, Маргариты,оспаривал графство у Вильгельма Бурбона, владельца Дампьерра, сынаот второго брака. Оба они с матерью находились пред Людовиком Святым,которому следовало разобрать их распрю. В пылу спора Жан д'Авень сказалчто-то оскорбительное матери, поддерживавшей его брата. Графиня тотчаспожаловалась королю и Людовик Святой отнял у него право иметь в гербельва с когтями и языком (le lion arme et lampase), прибавив, что омрачающийчесть своей матери заслуживает разжалования. Вследствие этого судагерб фландрских графов имеет на золотом поле черного льва с красными когтямии языком, а герб Жана д'Авеня и его потомства - льва без когтей и языка.Итак, гербы не только свидетельствовали перед потомством о чести рыцаря,но иногда и о его позоре.

Когда рыцарь присужден был к смертной казни, за измену отечеству,разбой и пожар, то, идя на казнь, он нес на плечах собаку. Этим обычаем хотелипоказать народу, что вероломный рыцарь гораздо ниже животного, служащегоэмблемой верности и привязанности к господину.

НАКАЗАНИЯ [по книге Ж. Бордонова]

Они подлежали немедленному исполнению и, кроме исключительных случаев (отсрочка), — без апелляций. После оглашения вердикта председательствующий, желая преподать спасительный урок, мог обратиться к осужденным братьям: «Извольте раздеться» (до пояса) и подвергнуть их бичеванию кушаком или ремнем. Разумеется, телесное наказание производилось публично, так же как предшествовавшее ему признание вины.

Наказания бывали различны и зависели от тяжести проступка и репутации провинившегося. Всего их насчитывалось девять, и счет открывали наиболее строгие:

1. Изгнание из обители (или окончательное исключение из Ордена).

2. Лишение духовного звания.

3. Временное лишение духовного звания.

4. Два дня епитимьи в неделю, в первую неделю — три дня.

5. Двухдневная епитимья.

6. Однодневная епитимья.

7. Пятничная епитимья.

8. Епитимья на усмотрение капеллана.

9. Отсрочка или передача дела в вышестоящую инстанцию.

Возможно, было и примирение, означавшее оправдание и полное прощение.

Исключение из Ордена следовало за совершение одного из девяти особо тяжких проступков, на которых стоит остановиться подробнее, ибо они со всей очевидностью свидетельствуют о строгости дисциплины среди тамплиеров. Это симония, нарушение тайн капитула, убийство христианина или христианки, содомия (страшный грех, «гнусный и смрадный»), мятеж, очевидная трусость, ересь, предательство (переход на сторону сарацин) и воровство.

Симония — это преступление, совершенное братом, который вступил в Орден противозаконно, путем подкупа или обещания такового, даже предложенного через посредника. Тот, кто за взятку принял его, терял звание тамплиера, право принимать новых братьев и осуществлять командование.

Санкции, которые налагались за нарушение секретов дисциплинарного капитула, на первый взгляд кажутся чересчур суровыми. Однако следует учитывать тяжесть последствий такого проступка для этих сообществ, разглашение мнений и кривотолки по поводу братьев-судей, месть, которую эти пересуды могли спровоцировать, соперничество, которое они могли породить. Нужно было, чтобы каждый имел возможность под покровом тайны свободно и полностью изложить свое мнение. И, не драматизируя ситуацию, разве не могло бы обескуражить любого члена Ордена сознание того, что он находится под подозрением или что его считают бесполезным для обители?

Бегство с поля боя также нуждается в комментарии. В принципе любое проявление трусости перед сарацинами под знаменем тамплиеров влекло за собой исключение из Ордена. На практике же существовала разумная градация. Если подобный проступок совершал тамплиер-рыцарь, вне зависимости от того, находился ли он в тот момент в доспехах или без них, он подлежал исключению из рядов Ордена. Но брат-служитель без доспехов — не способный, следовательно, оказать противнику достойное сопротивление — мог ретироваться без неприятных для себя последствий. Равным образом и рыцари, и братья-служители могли, выполняя приказ командира или его заместителя, отступить, если получили серьезное ранение. Ни под каким предлогом не следовало бросать знамя Ордена тамплиеров. Если оно пропадало, нужно было пробиваться к знамени госпитальеров или, за неимением такового, к любому христианскому стягу.

Что касается проступков, связанных с сокрытием вины, то Устав предусматривал различные наказания в зависимости от ее тяжести. В качестве сокрытия квалифицировались следующие случаи:

умолчание о серьезном препятствии (брак, духовное звание, тяжелая болезнь) при поступлении в Орден;

выход ночью из обители иным путем, нежели через ворота;

утаивание вещей и предметов в ходе инспекции;

отсутствие в обители более двух ночей без получения на то разрешения;

уход из обители по злобе или в дурном настроении, если уносится с собой что-либо сверх своей обычной одежды, и отсутствие в течение более двух ночей;

сокрытие каких-либо чужих вещей в своей переметной сумке или в сундуке (ларе).

Когда прозвучал приговор об исключении, виновный должен был предстать перед капитулом обнаженным по пояс, облаченным только в подштанники и шоссы, с ремнем, висящим на шее. Преклонив колени, виновный принимал дисциплинарное наказание принесенным с собой ремнем. После этого председательствующий вручал ему «хартию об увольнении». Но исключенный брат не мог уйти куда угодно по собственному выбору. Он должен был вступить в монастырь более строгого Устава, Бенедиктинский или Августинский, чтобы там до конца жизни искупить свою вину. В любом случае он не мог направиться к госпитальерам из-за соглашения, существовавшего между двумя орденами. Если он пытался уклониться от наказания и если его ловили в течение сорока дней, то заковывали в железо и препровождали в надлежащий монастырь.

Должен был покинуть обитель и тот из братьев, кто на свою беду заболевал проказой или иной болезнью, несовместимой с жизнью в братстве, — например эпилепсией или «вздутием» (?)[Очевидно — шистосомоз].

Хотя ложь, произнесенная во время вступления в Орден, влекла за собой исключение, учитывались и смягчающие обстоятельства. Если рыцарь по неясным причинам желал скрыть свое благородное происхождение и становился братом-служителем, данный им обет оставался в силе, но ему выдавали белый плащ в знак уважения к его рыцарскому достоинству. Если брат-служитель претендовал на звание рыцаря, его не изгоняли, но давали ему одежды и плащ черного цвета, как положено братьям-служителям, что соответствовало низшему чину. Если некий брат утаивал, что состоит в браке, его ждало строгое наказание, после чего его возвращали супруге, явившейся предъявить на него свои права. Но если жена скончалась или ушла в монастырь, виновному возвращали плащ. Сокрытие физического уродства или безобразящей болезни часто расценивалось снисходительно, ибо братья сознавали свое невежество в этой области. Чаще всего этих несчастных причисляли к «лишенным рассудка», то есть считали более или менее душевнобольными. Их отделяли от остальной братии из предосторожности и потому, что все в обители должно было совершаться гармонично и в тишине.

После исключения самыми суровыми и самыми жесткими наказаниями считались порка и лишение духовного звания. В каких случаях прибегали к подобным мерам? Когда в порыве гнева кто-то ударил другого, сбив с ног или разодрав тесемки плаща пострадавшего, схватив его за горло. После объявления приговора провинившийся возвращает Ордену коней, вооружение и доспехи, ибо лишение духовного звания равносильно причислению к низшему рангу Ордена, то есть к челяди. То же самое следовало и в том случае, если оказывалось, что некий брат вступил в половые сношения с женщиной — тогда, сверх того, он терял право дослужиться до какого-либо звания и отдавать команды. То же самое наказание ожидало тех, кто слишком настойчиво претендовал на лидерство. То же самое, если один брат ложно обвинял другого в проступке, каравшемся исключением, но не мог доказать его вины, отказываясь признать свою ошибку. То же самое, если тамплиер убивал слугу (или раба, если дело происходило на Востоке). То же, если тамплиер в гневе ранил или убил коня. То же, если он кичился одеждами, добытыми у мирян, выдавая их за полученные в обители. То же, если он без разрешения отдавал на сторону четвероногое животное, кроме собаки или кошки. То же, если он бунтовал против Ордена и из глупого сумасбродства упорствовал, отказываясь повиноваться. То же, если перед дисциплинарным капитулом провинившийся отказывался воздать благодарность за то, что открылась его вина и прегрешения были доказаны. Но имели место и иные случаи: повреждение большой печати, предоставление ссуды без разрешения, исполнение работы без приказа, отсутствие в течение одной ночи (после припадка гнева), швыряние в досаде своего плаща на землю, умышленный отказ от своего облачения... Перечень еще далеко не полон!

Устав содержит любопытные комментарии по поводу лишения духовного звания. Командор, поскольку не имел права самостоятельно принимать в Орден рыцарей, не мог без разрешения высшей инстанции подвергнуть их подобному взысканию, даже если провинившиеся являлись его подчиненными. Тем не менее дело касалось не особой привилегии рыцарей, но стремления избавить их от личной мести и оскорблений. Когда наказание налагалось вышестоящим лицом, оно принималось с выражением признательности.

Духовного звания лишали на один год и один день. В течение всего этого срока каждое воскресенье после чтения Евангелия наказанного брата подвергали бичеванию при полном стечении обитателей монастыря: рыцарей, братьев-служителей, оруженосцев, прислуги и мирян, явившихся прослушать мессу. Выдержав порку с покорностью и смирением, провинившийся натягивал тунику и возвращался в капеллу. Ну а если в течение столь длительного срока его поражала болезнь, что его ожидало? Подвергшийся наказанию лежал и питался в лазарете и, разумеется, на время болезни освобождался от порки. Болезнь не отодвигала окончания взыскания, ибо это время включалось в срок наказания, что представляется гуманным и логичным. Лишение духовного звания сопровождалось также постом, соблюдавшимся три дня в неделю, когда разрешались только хлеб и вода; постными днями считались понедельник, среда и пятница. Подвергшийся наказанию не имел права ни высказываться на дисциплинарных капитулах, ни свидетельствовать против других обвиняемых, ни тем более самостоятельно выдвигать обвинения. Когда же наконец капитул принимал решение возвратить ему духовное звание, он не мог сразу же занять место за столом в трапезной, но обязан был еще один день принимать пищу на полу, подостлав полу своего плаща.

Прочие виды наказаний (два дня епитимьи в неделю, а в первую неделю три дня; двухдневная и однодневная епитимьи) не сопровождались лишением духовного звания. Они налагались за незначительные провинности или применялись к братьям, до тех пор пользовавшимся безупречной репутацией. При трех первых поименованных видах наказания виновный приговаривался к исполнению работ, характеризовавшихся как «презренные»: мытье посуды на кухне, резка лука и чеснока, разжигание огня и особенно — «управление ослом», запряженным в тележку, которую еще нужно было нагружать и разгружать. Следовало стыдиться не наказания, но греха, за который оно налагалось. Эти наказания время от времени вносили разнообразие в несение военной службы, которая считалась благородным делом Ордена. Но по милосердию капитула и, видимо, в силу необходимости подвергшийся наказанию мог не прерывать своих обычных занятий. Следует отметить, что командор и председатель капитула не имели права ужесточать или смягчать наказание. Решение принималось большинством голосов, но рекомендовалось сокращать срок наказания, если виновный переносил его смиренно и мужественно. Когда капитул сокращал срок епитимьи, председатель вызывал виновного и объявлял ему:

— Прекрасный брат, наша братия оказывает тебе великую милость. Мы могли бы подвергнуть тебя длительному наказанию, но, по обычаям Ордена, поднимаем тебя с полу [Потому что отбывавшие наказание должны были принимать пищу сидя не за столом, а на полу.], ты же, ради Бога, остерегайся, чтобы не продлилось твое наказание.

Пятничная епитимья считалась самой легкой, хотя и заключалась в том, чтобы весь день просидеть на хлебе и воде и подвергнуться порке.

Что до наказаний, которым подвергал капеллан, то в основном они сводились к чтению молитв.

Отсрочка наказания диктовалась особой тяжестью преступления. Так, дело передавалось в вышестоящую инстанцию, если проступок был слишком серьезным для рассмотрения его на собрании капитула, если затрагивал репутацию всего Ордена или же носил исключительный характер и не был предусмотрен сводом действующего права, так что капитул предпочитал заявить о своей некомпетентности применительно к данному случаю. Но тот брат, дурное поведение которого было общеизвестно и который оставался неисправимым, несмотря на примененные к нему санкции, также мог ожидать отсрочки в решении своей судьбы до передачи на суд магистра. В Святой Земле в роли верховного суда выступал Великий магистр со своим капитулом. В остальных местах высшей инстанцией являлся провинциальный магистр, которому подчинялось то командорство, где разбирали дело.

Когда в порыве гнева кто-то ударил другого, сбив с ног или разодрав тесемки плаща пострадавшего, схватив его за горло. После объявления приговора провинившийся возвращает Ордену коней, вооружение и доспехи, ибо лишение духовного звания равносильно причислению к низшему рангу Ордена, то есть к челяди. То же самое следовало и в том случае, если оказывалось, что некий брат вступил в половые сношения с женщиной — тогда, сверх того, он терял право дослужиться до какого-либо звания и отдавать команды. То же самое наказание ожидало тех, кто слишком настойчиво претендовал на лидерство. То же самое, если один брат ложно обвинял другого в проступке, каравшемся исключением, но не мог доказать его вины, отказываясь признать свою ошибку. То же самое, если тамплиер убивал слугу (или раба, если дело происходило на Востоке). То же, если тамплиер в гневе ранил или убил коня. То же, если он кичился одеждами, добытыми у мирян, выдавая их за полученные в обители. То же, если он без разрешения отдавал на сторону четвероногое животное, кроме собаки или кошки. То же, если он бунтовал против Ордена и из глупого сумасбродства упорствовал, отказываясь повиноваться. То же, если перед дисциплинарным капитулом провинившийся отказывался воздать благодарность за то, что открылась его вина и прегрешения были доказаны. Но имели место и иные случаи: повреждение большой печати, предоставление ссуды без разрешения, исполнение работы без приказа, отсутствие в течение одной ночи (после припадка гнева), швыряние в досаде своего плаща на землю, умышленный отказ от своего облачения... Перечень еще далеко не полон!